Некрополь Табана-Дере
Некрополь Мангупского городища, расположенный в ущелье Табана-дере, является одним из наиболее известных иудейских некрополей в Крыму. О нем сохранили описания первые исследователи городища еще в конце XVIII — начале XIX вв. Его изучение, продолжающееся и в наши дни, приоткрывает историю появления и развития иудейской общины Мангупа.
Еще П. С. Паллас обратил внимание на формы надгробий Мангупского некрополя, отметив там только «двурогие гробницы». Позже, в 30-х гг. XIX в., в путешествие по Крыму отправляется другой ученый немец, П. И. Кеппен. Автор будущего «Крымского сборника» предпринял путешествие на Мангуп, которое имело большое значение для решения вопроса о времени появления иудейской общины на памятнике. Наиболее древним на караимском кладбище П. И. Кеппен признал надгробие с «датою 5034 г. по Творению мира или 1274 г. по Р. Х.».
П. И. Кеппен попытался в своей работе дать типологическую и хронологическую характеристику уведенным на Мангупе надгробиям. На кладбище в Табана-дере П. И. Кеппен сумел определить шесть типов надмогильных памятников, отмечая особо, что «безрогие» надгробия были древнее «двурогих». Незначительное типологическое разнообразие роднит их, по его предположению, с формами надгробных плит, принятых у татар. По его мнению, эпитафия и форма надгробия 1274 г. убедительно свидетельствовали о присутствии евреев-караимов в Мангупской крепости с XIII в.
Более ранние памятники на Мангупе еще предстояло открыть, как и услышать в связи с ними имя известного караимского просветителя А. С. Фирковича. К 1839 году, когда инициатива руководства Таврической губернии совпала с личными собирательскими интересами начинающего «историографа» А. С. Фирковича, которому надлежало приступить к поиску всего того, что относится к ранней истории живущих в Крыму караимов, крепость Мангуп-Кале уже создавала впечатление заброшенности и древности. Изыскания были начаты на Мангупе А. С. Фирковичем в 1839 году.
Таблица эпитафий Мангупа в «Авне-Зиккарон», сборнике эпитафий Крыма, составленном Фирковичем, охватывает незначительное количество надгробных камней некрополя в ущелье Табана-дере. Сам А. С. Фиркович насчитал немногим более 1000 надгробий на кладбище и был уверен, что они караимские. Плиты мангупского кладбища содержали архаичный, как ему казалось, шрифт, редкие, необычные для еврейской среды, имена, прозвища, которые, прежде всего, подчеркивали происхождение и самобытность их носителей. Однако, датировка, представленная исследователем, взывала большие споры.
Еще при жизни А. С. Фирковича именно подлинность самых ранних еврейских надписей и древность надгробий Мангупа и Чуфут-Кале была взята специалистами под сомнение. Целый ряд ученых отвергли их древность. Мнение было высказано однозначное: на крымских караимских кладбищах не могут находиться надписи ранее середины XIII в.
На двух самых значительных караимских кладбищах в Крыму, в Иосафатовой долине вблизи Чуфут-Кале и в ущелье Табана-дере на Мангупе, в книге «Авне Зиккарон» большая часть надгробий датируется пятым тысячелетием еврейского летоисчисления (5000-й год наступает в 1239/40 г.). Главный акцент в полемике делался на правильности датировки эпитафий, точнее, на способе передачи в надгробных текстах годов совершенных погребений. Неправильное чтение лишь нескольких букв могло «удревнить» надгробие на 600 лет. памятника. Именно поэтому все надгробия из собрания А. С. Фирковича ранее 1240 г. попадали под жесткую критику.
Свое мнение высказала комиссия Академии наук, которую создали из числа академиков-ориенталистов (А. А. Куник, М. И. Броссе, А. А. Шифнер) для оценки степени достоверности собрания рукописей и эстампажей А. С. Фирковича, и которая год работала с коллекцией. Комиссия посчитала сомнительными сведения, представленные Фирковичем. Особенно это касалось якобы тюркоязычных надписей III-VII вв., которых в принципе не могло быть.
С конца XIX в. обследования некрополя велись эпизодически и их инициаторами, чаще всего, выступало караимское духовное правление. Академическая наука оставляла лишь краткие замечания об этой стороне истории Мангупа. Лишь в 1912 году археологические раскопки Императорской Археологической Комиссией включали и работы на караимском кладбище в ущелье Табана-дере. Они предусматривали снятие эстампажей, зарисовки и чертежи надгробных надписей некрополя. Работы были поручены Р.Х. Леперу.
За два года исследований эпиграфической группой экспедиции была собрана коллекция из более чем 60-ти оттисков и 17 фотографий. Ее всесторонним изучением занялся С.М. Дубнов, который «с восторгом» принял собрание артефактов. Коллекция была им опубликована в журнале «Еврейская старина». М. Дубновым приведены 36 эпитафий — от 1505 до 1730 года и 13 не датированных. Автор счел возможным указать на ряд надписей, неверно зафиксированных А. С. Фирковичем, и предложил свою датировку некрополя Табана-дере. По его мнению, наиболее ранней эпитафией является надгробная надпись с именем Ефросинии 1387 г.
Р. Х. Лепер, отмечая «три стадии» развития городища: таврскую, готскую, к которой отнесены основные памятники археологии и архитектуры Мангупа, и еврейскую, позднейшую, сообщает, что, судя по эпитафиям, евреи жили здесь, по крайней мере, с X в. Все же, в различных своих работах исследователь неоднократно менял свою точку зрения в отношении ранней истории еврейской общины городища, от X до XV вв., отмечая незначительное число древних надгробных памятников.
К началу XX в. караимский некрополь в Табана-дере на Мангупе имел три датировки для начального этапа своего функционирования — 871 г. (4631 г.) по наиболее ранней эпитафии в каталоге А. С. Фирковича, 1274 г. (5034 г.) по П. И. Кеппену и 1387 г. (5147 г.) по С. М. Дубнову.
Современное обследование некрополя в балке Табана-дере выполнялось на протяжении нескольких полевых сезонов (1990-1995, 2005-2010 гг.). Эти работы включали паспортизацию, топографическую, графическую и фотографическую фиксацию уцелевших надгробий для составления общего каталога надписей. Такой многоплановый подход к эпиграфическим полевым исследованиям обеспечил научную достоверность и цельность корпуса-каталога эпитафий. Большая роль в исследовании некрополя и изучении надгробных памятников принадлежит заведующей отделом Государственного музея истории религии (Санкт-Петербург) Наталье Васильевне Кашовской. Ее обобщающие работы на сегодняшний день являются наиболее полными и авторитетными в вопросе исследования некрополя Табана-Дере.
Обследование древнего некрополя было начато от края Мангупского плато вниз по склону ущелья Табана-дере. Первые надгробные плиты встречаются уже в 150 м ниже от мощного родника в балке, по обеим сторонам ущелья. При первом знакомстве, кажется, что надгробия на кладбище расположены хаотично, особенно с учетом сложной топографии местности. Ущелье Табана-дере образовано отрогами двух крайних западных мысов Мангупского плато — Чамну-бурун и Чуфут-Чеарган-бурун.
Иудейские поселенцы, обитавшие в верховьях, выбрали для своего кладбища крутые склоны мысов, вероятно, потому, что по дну оврага протекал ручей, что приводило к его естественной заболоченности. Караимский некрополь в ущелье Табана-дере имеет протяженность около 800 м и площадь до трех гектаров; внутри он разбит на условные секторы, которые образованы рельефом ущелья.
На искусственных террасах более крутого склона Чамну-бурун, в 30 м от крепостной стены, находились самые ранние погребения. Трудно объяснить, почему для «организации» кладбища были выбраны именно эти, наиболее крутые части склонов мыса. Первые террасы для погребений резались на самых верхних горизонталях, которые от дна оврага создают перепад высот в 20-30 метров. По мере заполнения террасы погребальные участки передвигались вдоль и вниз по склону.
Хронология надгробных памятников иллюстрирует это «движение». Ко второй половине XVI в. кладбище спускается вниз ко дну оврага и заползает на более пологий противоположный склон мыса Чуфут-Чеарган-бурун. Весь XVII в. приходится на тальвег, который по мере подъема на плато заметно расширяется в естественных границах. Площадки-террасы для погребений еще режутся в конце XVII — начале XVIII вв. на обоих склонах ущелья на протяжении 500 м от внешней оборонительной стены крепости. Но уже ближе к плато и внутренней крепостной стене кладбище останавливается.
Те надгробия, которые были найдены в верховьях оврага Табана-дере, в 150-200 м ниже от родника, скорее всего, были обнаружены не на своем первоначальном месте. За исключением именно этой группы памятников, все другие имели довольно строгую ориентацию по сторонам света: в направлении с северо-запада на юго-восток. На плане могильника отчетливо видно хаотичное расположение надгробий именно в верховьях оврага, многие из них оказались включенными в строительные комплексы.
Всего на могильнике в Табана-дере зафиксировано 1008 надгробных памятников, из них 228 снабжены текстами. В ходе работ были выявлены межевые перегородки, которые разделили дно оврага на ряд участков. Все межевые участки, как стало понятно после их расчистки, огорожены общей обводной стеной. Иногда в качестве перегородки в линию выставлялись надгробные плиты. Назначение этих разгороженных участков еще не совсем ясно, но, вполне возможно, они использовались жителями ближайшего татарского селения Ходжа-Сала для своих сельскохозяйственных нужд.
У подножия Мангупского плато располагалось живописное татарское селение Ходжа-Сала. Местные жители.держали у родника в наиболее широком месте ущелья Табана-дере сады, огороды. Разведение садов требовало надзора, для чего необходимо было постоянно совершать подъемы на плато, укреплять и поддерживать вьючную тропу и т. д. Одичавшие сливовые, яблоневые и вишневые деревья, которые когда-то явно группировались, до сих пор растут между могильных плит на кладбище.
Однако труднодоступность таких садов и огородов, да еще и поддержание в порядке вьючной тропы, отнимало время и силы. Этим обстоятельством можно объяснить возникновение для нужд самой деревни внизу у подножия Мангупского плато обустроенного большого водосборного бассейна. По некоторым свидетельствам частично он укреплялся надгробными плитами, о чем сообщает и Р. Х. Лепер. Вместе с тем, исследования последних лет показали, что фрагменты надгробий, использованных в хозяйственных нуждах, к иудейскому некрополю отношения не имели.
Архитектура и декор надмогильных памятников караимского некрополя Мангупского городища разнообразны и представляют собой сложную картину заимствований. По первым встречающимся сведениям о кладбище в Табана-дере и его памятниках можно составить не совсем точное представление, что самой распространенной, если не единственной, формой надмогильных памятников является та, которая получила у путешественников и краеведов характерное название «рогатая».
Внешне такое надгробие представляет собой вытесанную из цельного каменного блока форму (иногда составную), которая с торцов завершается двумя вытянутыми в вертикаль столбообразными навершиями. Подобная архитектурная конструкция выглядит, действительно, рогатой. Никто из историографов не объяснял, вследствие чего сложилось представление о двурогой и однорогой формах надгробий, как типично караимских. Постепенно об этой форме надгробий утвердилось представление, как о доминирующей и отличительной для караимских кладбищ.
Однако, если П. С. Паллас, И. С. Андриевский и П. И. Кеппен считали двурогие или однорогие надгробия характерными для караимов, то уже В. Х. Кондараки писал по этому поводу:
…между ними есть и такие, которые по форме и некоторым изображениям принадлежат и другому народу (имея ввиду, что и татары ставили над могилами двурогие монументы и … изображали на них сабли), татары раньше знакомства с турками имели обыкновение ставить другого рода надгробия.
Этим замечанием он не только «лишил» рогатые надгробия караимской самобытности, но и дал свое объяснение данной форме надмогильных памятников, которые, на его взгляд, не типичны для европейских евреев, но часто встречаемы на Востоке. В полемике между собой Д. А. Хвольсон и А. Я. Гаркави пытались связать типологию надгробий с датировками их эпитафий и выяснить, в конечном итоге, время появления каждого типа памятников. По А. Я. Гаркави, «древние надгробные камни ничем не отличаются от тех, которые А. С. Фирковичем отнесены к XVI-XVII вв., ни характером письма, ни внешним видом, ни сохранностью камня». Наиболее древние по возрасту «камни» Д. А. Хвольсон видел в «гробообразных» памятниках, как он называл призматические по форме надгробия, «крышка которых образует то острый, то более или менее тупой угол».
Сейчас считается, что состоящие из двух поставленных перпендикулярно друг к другу плит и выпиленные пирамидой с одной, двумя или тремя ступенями - плиты-параллелепипеды, представляют самый массовый и, вероятно, наиболее ранний тип надгробий на кладбище. Эта форма надгробий — самый простой в техническом исполнении и поэтому наиболее распространенный вид надмогильных памятников. Поставленный на узкую грань, дополнительно оформленный карнизом, как стела, он известен с античных времен в средиземноморско-черноморском регионе.
Такая форма надгробий была традиционной в античных полисах Боспора — в Фанагории, Горгипии, Гермонассе и др. На Азиатском Боспоре подобные могильные памятники сохранились в позднеантичное и раннесредневековое время и были допустимыми для всего разнообразного поликонфессионального его населения. Как архитектурный тип, они фиксируются в Крыму в XV в. и в последующие столетия, чередуясь с иными формами надгробий.
Такие надгробия, в большинстве случаев, не ставились над погребением, а укладывались поверх него и перекрывали могилу в длину. Для крутых склонов оврага Табана-дере, подобная установка надмогильных плит была наиболее безопасна и потому являлась предпочтительной. Длина таких надгробий не всегда зависела от погребальной ямы. Период, когда популярность этого типа надгробных памятников достигает пика 70-80-е гг. XVI в. В XVII в. встречаются лишь единичные экземпляры.
К XVII в. относятся вертикальные памятники-стелы, но где-то в начале XVIII в. они исчезают как самостоятельный тип. Мангупские стелы представлены в двух вариантах: первый — одиночные стелы, второй — две плиты, поставленные перпендикулярно друг другу. Известны три случая, когда стела украшена экраном. Форма экрана, даже с почти полным отсутствием орнамента, сближает его с памятниками восточно-черноморской традиции. Тексты на памятниках-стелах могли быть запечатаны в экраны и рамки, которые резчиками выполнялись в виде орнаментированных полос, отграничивающих надписи.
Другим распространенным и ранним типом надгробных памятников некрополя в Табана-дере является «призма» — надгробие, имеющее в поперечном сечении форму треугольной призмы. Призматические плиты известны на могильниках Эски-Кермена и Качи-Кальона. 
Такие надгробия можно встретить и на христианских могильниках, функционировавших до турецкого завоевания Крыма в конце XV в., что говорит о местном происхождении этого типа могильных плит.
В корпусе эпитафий некрополя Табана-дере Мангупского городища четко определяются две группы письма — рукописная и печатная формы квадратного еврейского шрифта. Они имеют самое непосредственное отношение к датировке могильника, так как фиксируют определенные навыки и традицию. В целом, исходя из имеющихся эпиграфических данных, можно говорить о функционировании некрополя в ущелье Табана-дере в течение 40-х гг. XV — 70-х гг. XVIII вв. Дата 1274 год, принятая П. И. Кеппеном, и считавшаяся древнейшей, по результатам современных обследований убедительно опровергается в пользу 1444 года.
Таким образом, устанавливается и время появления иудейской общины на Мангупе. Ее первоначальное ядро составили 4-5 семейств из еще византийского христианского Константинополя, которые перебрались в столицу княжества Феодоро при его последних правителях. Видимо, это были евреи-романиоты, среди которых находились, упоминаемые в эпитафиях сестры Ефросиния и Эстер, а также Моше с Авраамом, сыновья Ицхака. Это переселение происходило, очевидно, в 30-40-е гг. XV в. Иудейская община Мангупа, история которой началась в середине XV в., жила, отнюдь, не замкнуто. Она имела активные контакты в пределах Османской империи и Крымского ханства, что зафиксировано в эпитафиях надгробий кладбища. Тесные связи проявились и в многообразии архитектурных форм и типов надгробных памятников. Традиции местной камнерезной школы живо откликались на привнесенные орнаментальные и декоративные образцы и, в сочетании с графикой еврейского языка, придали особый художественный колорит иудейскому некрополю Мангупского городища.
