Стоянка Шан-Коба
Стоянка Шан-Коба, открытая в 1927 году, и в наше время является опорной для культурно-исторического чтения и установления относительной хронологии финального палеолита и мезолита Горного Крыма. Исследования памятника позволили ученым выделить отдельный этап крымского мезолита, получивший наименование шан-кобинского. Присутствие здесь кремневых иволистных наконечников свидерского типа расширило представления о связях местного населения вне Крыма. Кроме того, памятник является уникальным ввиду проведения на его материалах радиоуглеродного анализа.
Навес Шан-Коба расположен в 2,5 км к северо-западу от с. Передовое в балке Кубалар-дере. Глубокая балка, промытая протекающим здесь ручьем Кубалар-су, выходит в Байдарскую долину, имея небольшое протяжение с северо-востока на юго-запад. Склоны балки довольно крутые, поросшие лесом-молодняком лиственных пород. Ручей Кубалар-су принадлежит к типичным горным ручьям, в пери¬оды дождей и таяния снегов отличающийся полноводьем и пересыхающий вовсе в засушливые периоды лета.
Навес Шан-Коба находится в средней части балки на правом ее склоне, обращен входом на юго-восток и по общей своей конфигурации имеет вид щели, образовавшейся вследствие выветривания в толще скалистого обна¬жения юрских известняков. Длина навеса 25 м, наибольшая глубина по горизонту 6 м, наибольшая высота 2.7 м. Пол навеса имеет значительное падение с запада на восток, как, впрочем, и весь горный кряж, в котором образовался навес. В свое время навес имел значительно большую глубину по горизонту, но происшедший обвал передвинул на¬ружную кромку навеса, примерно, на 3—4 м.
Открытый в 1927 году С. А. Трусовой, навес Шан-Коба подвергался исследованию экспедицией Академии Наук в 1928 году, однако, в виду слишком небольшой площади раскопок (16 кв. м) и малочисленности коллекционных сборов, целый ряд вопросов не мог быть разрешен. В частности, недостаточно ясным оставался вопрос о границах стоянки, довольно слабо была представлена фауна и изделия из кости; вовсе не было указаний на наличие предметов, связанных с идеологией (если не считать просверленных зубов оленя); оставалось не вполне выясненным наличие в первом слое находок «кизил-кобинского» типа, и, главное, не было указаний на характер планировки самой стоянки.
Эти вопросы и были поставлены перед экспедицией 1935 года. Ее участниками были проведены два типа работ. Во-первых, было организовано проведение двух ориентировочных траншей — восточной и южной, для определения границ стоянки за пределами навеса; во-вторых, производилось исследование напластований в самом навесе, примерно, на площади в 18 кв. м, непосредственно находящейся под навесом и прилегающей к траншее 1928 года.
Восточная траншея, длиной 10 м, при ширине свыше 4 м, как оказалось, особенного интереса не представляла уже потому, что прорезывала толщу отложений, потревоженных водными потоками, идущими в определенные влажные периоды с плато над навесом по склону. Для сохранения точности в определении горизонтов с находками, условно и применительно к окраске, вся толща была разбита на три основных горизонта: 1) гумуссированный щебень с глиной (средней мощностью в 50 см); 2) желтый щебень с глиной (средняя мощность в 100 см) и 3) зеленоватая глина без щебня. Несмотря на явную потревоженность слоев внешними влияниями, находки представляют собой не вполне смешавшуюся массу.
Если первый горизонт, на ряду с кремневыми отщепами, дает и обломки керамики как современной, так и, вероятно, «кизил-кобинского» типа, то второй горизонт лишен керамики вовсе. В нем встречается значительное количество кремневых отщепов, среди которых почти совершенно отсутствуют орудия, а обломки костей животных — очень плохой сохранности. Третий горизонт — без находок.
Примерно такую же картину дала и южная траншея, прорытая с юга на север, длиной в 7 м при ширине 3 м и средней глубине прокопа 1 м 20 см, прорезывающая склон площадки между навесом и ручьем. Эта траншея четко установила границу размыва слоев, определив его непосредственно за выходом слоев из навеса. Выяснилось, что малочисленность находок за пределами кромки навеса является результатом размыва слоев. Находки из южной траншеи различаются тоже по двум горизонтам, имеющим те же морфологические особенности, что и указанные для восточной траншеи.
По количеству находок первый горизонт южной траншеи богаче, особенно по находкам орнаментированной керамики, каменных «терок» и кремня. Во втором горизонте много кремня, среди которого орудия также редки. Признаки, определяющие потревоженность слоев для восточной траншеи, вполне применимы и к южной траншее.
Наиболее интересная часть раскопочных работ велась на площадке участков 20—21 а—е и 22—23 в—е, каждый из которых размером 1x1 м. Эта сравнительно небольшая по величине площадь дала исключительно обильные находки, располагающиеся по всей толще отложений. Здесь ясно прослеживались шесть слоев, разделяемых не только по окраске, но и по консистенции.
Первый слой — гумусированная рыхлая почва серого цвета с небольшой примесью щебня. Второй слой — резко отличается от первого по цвету и составу. Он — глинистый, желтого цвета, с значительной примесью угловатого мелкого щебня, имеет большую плотность и очень незначительную влажность. В западной части навеса окраска слоя принимает красноватый оттенок от прокаливания современными кострами. Средняя мощность слоя — 27 см.
Третий слой — довольно рыхлый, менее глинистый и цветом темнее, чем второй слой. Он имеет в своем составе большую примесь щебня и массовое включение раковин улиток Helix vulgaris. Средняя мощность слоя — 30 см. Четвертый слой — серого цвета, сильно щебнистый; раковин улиток не содержит. Средняя мощность слоя —10 см. Пятый слой — светлокоричневого цвета, примесь щебня меньшая; он — более глинистый, чем четвертый слой. Благодаря влажности, слой легко поддавался разборке. Средняя мощность слоя 28 см.
Шестой слой был самым мощным. Будучи влажным, он имел черный цвет; при высыхании — значительно светлел. В слое отмечено значительное включение щебня: мелкого, угловатого, без следов окатанности. Средняя мощность слоя — 40 см. Ниже шестого слоя залегала желтая глина, местами, особенно у стенок навеса, имеющая зеленоватый оттенок. В археологическом отношении слой—стерилен и, по-видимому, имеет аллювиальное происхождение.
В процессе раскопочных работ были вскрыты интересные бытовые детали, подчеркивающие роль собирательства в хозяйственном укладе обитателей навеса. На участке 22 в, г, слоя №3, в одной из щелей навеса глубиною в 1 м 10 см, шириною у входа в 65 см, высотою у входа в 65 см было обнаружено большое скопление раковин улиток (Helix vulgaris), залегающих сплошной массой, толщиною в 35 см. Среди раковин улиток часто встречались остатки угля и мелкие дробленые кости животных.
Значительно реже отмечались находки кремня. Не остается сомнений в том, что глубокая сырая щель в скале была использована для сохранения улиток впрок, с целью предохранения их от порчи и расползания. При разборке этого хранилища в нем оказались: бедро дрофы и, расколотый вдоль, крупный обломок рога благородного оленя. Оба этих предмета, очевидно, служили для выгребания улиток из щели по мере потребности в них, п были воткнуты в толщу сохраняемых улиток, о чем свидетельствует положение их в скоплении. Раковины улиток, примерно в 90%, сохранились, целыми и не имели следов обжига, что, впрочем, характерно для всех раковин улиток, находимых в третьем слое.
На участке 20 в, также в третьем слое, была обнаружена, прорезывающая четвертый слой, преднамеренно вырытая и заполненная раковинами таких же улиток ямка. Для каких целей предназначалась эта ямка, сказать трудно; не исключена возможность видеть в ней приспособление для приготовления в пищу улиток.
На защищенной верхней поверхности третьего слоя, которая являлась жилой площадкой, находок немного. Наибольшая концентрация их на участке 20—21 г, рядом с участком 20—21 д; намечаются следы очага в виде трех камней, дающих небольшой дугообразный изгиб. Во внутренней части очага изредка встречаются пережженные кости и мелкие угольки. Очаг, по-видимому, был; слишком кратковременным, так как след, оставленный им, незначительный.
Ни обжига камней, ни обычного прокаливания слоя, ни значительного скопления угля и отбросов пищи в очаге и около него не наблюдалось. Вблизи очажка, с юго-восточной стороны, отмечен небольшой валик, состоящий главным образом из раковин улиток, мелких дробленых костей, небольшого количества угольков и кремневых отщепов.
Площадки слоев четвертого и пятого не отличались сколь-нибудь приметными объектами. Что касается шестого слоя, то его верхняя граница изобиловала находками кремня и в меньшей степени кости. Ввиду темной окраски слоя, на поверхности площадки следов очажных пятен установить не удалось, других же данных, определяющих очажные места, не наблюдалось. Второй и третий горизонты шестого слоя позволили по окраске установить на участке 20г очажное пятно, отличающееся более темной окраской и присутствием большего количества угольков, чем на других участках слоя. Вблизи очажка находились три окатанных камня, два из них носили явные следы употребления как рубящих орудий.
На участках 21 в, г, 22д исследователями было зафиксировано большое число камней. Часть из них была, по-видимому, принесена человеком, о чем свидетельствует сходный уровень их залегания, часть же появилась здесь вследствие разрушения потолка. Все камни лежат в толще культурного слоя, и ограничивают его распространение с восточной стороны. Вероятно камни служили здесь для укрепления заслона от ветра.
В шестом слое находки раковин улиток Helix vulgaris чрезвычайно редки и насчитываются из раскопок 1928 и 1935 гг. в количестве лишь нескольких десятков. В четвертом горизонте шестого слоя было обнаружено примятое камнями скопление этих улиток на участке 22г. Скопление занимало небольшую площадь. Среди улиток отмечались находки угля, мелкие обломки кости и кремневые отщепы. Кремневые изделия, собранные со всех шести слоев, могут быть разбиты на три основных комплекса. Первый комплекс находок включает кремневые поделки, собранные из первого слоя. Этот слой сохранился в виде засыпки, между стенкой навеса и третьим слоем, и представляет собой рыхлое гумусированное образование, почти сплошь состоящее из остатков костей животных, преимущественно кабана. Среди костей найден кремневый наконечник стрелы треугольной формы, очень тщательно обработанный двухсторонней отжимной ретушью, несколько фрагментов крупнозернистой, плохо обожженной керамики и два обломка створок морского моллюска мидии.
Эти находки дополняются сборами в первых горизонтах южной и восточной траншей. Здесь найдено много обломков керамики, среди которых не редки орнаментированные. Орнамент — в виде ямок, различных линий, пересекающихся, зигзагообразных и других. Кроме того, найдено несколько речных галек, употреблявшихся в качестве отбойников и может быть терок. Находки из первого слоя близки к кизил-кобинской культуре.
Второй комплекс, объединяющий находки из второго и третьего слоев, дает сходные по техническому приему обработки кремневые поделки. Призматические пластинки во многих случаях имеют правильные параллельные грани, которые оформляются иногда ретушью по длинной грани или выемками. Здесь, среди других, довольно обычных для тарденуазской стадии (VII-VI тыс. до н.э.) поделок, как миниатюрные кремневые трапеции, пластинки со скошенным краем, различные скребки, встречаются небольшие, правильных геометрических очертаний, сегменты, которые не часты в крымских тарденуазских стоянках.
Третий комплекс объединяет находки 4, 5 и 6 слоев. Кремневая техника изготовления предметов из этих слоев не имеет сколь-нибудь значительных отличий; заметны постоянство форм и одинаковая степень обработки предметов, так же, как и их заготовок. Наблюдаемые некоторые отличия состоят в консистенции самих слоев, в количестве находок в каждом из этих слоев и в кремневом материале для орудий. Четвертый и пятый слои не столь богаты находками костей и кремня; шестой слой по количеству превосходит все остальные слои, вместе взятые.
В шестом слое найдено не менее 400 кремневых поделок, свыше 30 поделок из кости и несколько окатанных галек, употреблявшихся в качестве рубящих орудий и отбойников. Кремневый материал имеет также некоторые свои отличия. Если четвертый и шестой слои включают изделия из мелового кремня преимущественно темных тонов, то пятый слой содержит кремневые объекты, главным образом, светлых, серых оттенков.
С.Н. Бибиковым изделия, обнаруженные в слое №6 были разделены на группы. Первая группа объединяет поделки, предназначенные для оснащения метательных орудий. По типологическому признаку сюда относятся различные сегменты, треугольники и наконечники стрел. Вторая группа объединяет изделия, назначение которых сводится, главным образом, к скоблящим функциям. Сюда относятся: различного рода скребки на концах длинных пластинок, на концах коротких пластинок, на сколах; пластинки с выемками и боковой ретушью.
Третья группа — различные резцы, определяемые по признаку оформления резцового края — как резцы срединные, боковые, полиэдрические; сюда же, по-видимому, относятся пластинки со скошенным краем и пластинки с притупленном спинкой. Четвертая группа — так называемые проколки.
Кроме изделий из кремня довольно большое место принадлежит поделкам из кости. Кроме обыкновенных шильев, сделанных на обломках трубчатых костей, обычно с тщательно обработанным только острием, были обнаружены: костяная оправа ножа с простейшим орнаментом; костяная поделка из клыка кабана трапециевидной формы, являвшаяся частью какого-то более сложного орудия; Костяная проколка на обломке птичьей кости, с очень тщательно обработанным острием; костяное шило на обломке метаподия оленя; обломок черепа животного, орнаментированный тремя довольно глубокими почти параллельными нарезками и одной нарезкой, идущей вкось.
С.Н. Бибиков, акцентируя внимание на стратиграфических условиях и степени сохранности Шан-Кобы, отметил важное значение данного памятника для изучения особенностей азильско-тарденуазской стадии в историческом развитии общества. Однако, исследователи последующего времени несколько по-иному рассматривают вопросы хронологии стоянки Шан-Коба.
Так, Е.А. Векилова, опираясь на наличие в комплексе иволистных наконечников, впервые в отечественной археологии интерпретировала этот факт, как непосредственную связь со свидерской культурой финального палеолита (IX–VIII тыс. до н.э.). Исследовательницей была выделена сюйреньская культурная группа, к которой ей относился и рассматриваемый памятник.
Дальнейшие исследования второй половины ХХ века показали, что носители сюреньской культурной группы вскоре ассимилировались местной этнической средой. На это указывали находки отдельных свидерских наконечников, которые были представлены в инвентаре отдельных крымских стоянок, относящихся к другим крымским палеолитическим ( Буран-Кая II; Шан-Коба, VI слой; Фатьма-Коба, VI и V слои) и более поздним мезолитическим (Шан-Коба, средний слой; Шан-Коба, IV слой; Фатьма-Коба, слои IV–II; Мурзак-Коба, III слой) культурам.
А.А. Формозов указывал на наличие мощных культурных отложений разных этапов развития мезолита, перекрывающих нижние слои Шан-Кобы. Но слои 4,5 и 6 он относил к найболее древнему периоду мезолита, обосновывая это положение составом фауны стоянок (бизон, сайга, дикая лошадь, дикий осел, пещерный лев), не представленным в верхних слоях и одновременных им памятниках; архаичностью кремневого инвентаря (односторонне обработанные нуклеусы, грубые концевые скребки и угловые и боковые резцы на отщепах и пластинках, крупные геометрические орудия – сегменты и трапеции).
Д.Я. Телегина считал мезолитическими памятниками пещерные и открытые докерамические стоянки с геометрическими микролитами (сегменты, трапеции, треугольники и другое), такие как Шан-Коба, Фатьма-Коба, Кукрек, Ласпи 7, Фронтовое и хронологически относил их к IX – первой половине VI тыс. до н.э.
М.В. Воеводским, обратившийся к материалам Шан-Кобы, актуализировал проблему неоднородности мезолитической культуры на территории Крыма. Им были выделены «шан-кобинская» и «мурзак-кобинская» территориальные археологические культуры, сменявшие друг друга в Горном Крыму. Частично его позиция была поддержана А.А. Формозовым. Для большей части советских археологов, затрагивавших эту проблему, преобладающией была позиция выделения одной единоразвивавшейся горнокрымской мезолитической культуры, состоящей из двух этапов – шан-кобинского и мурзак-кобинского.
Следует отметить и попытки абсолютного датирования стратиграфической последовательности Шан-Кобы. Н.Бенеке определил абсолютную хронологию слоев 6, 4, 3, 2 и 1 с помощью AMS-датирования в Кильской лаборатории по зубам животных. Анализ показал, что нижние слои памятника сформировались ранее голоцена (период потепления после последнего ледниковья 9750 лет до н.э.).
Следующим этапом стало проведение нового датирования костного материала слоев 3, 4, и 6, выбранного В.Н. Станко, В.И. Беляевой и Г.А. Хлопачевой и выполненного в Центре изотопных исследований Университета Гронингена. Полученные даты показали, что находки из слоя 6 относились к периоду конца плейстоцена (11193-11013 кал. лет до н.э.), из слоя 4 – к первой половине пребореала (наиболее раннего из этапов голоцена) (9130-8828 кал. лет до н.э), а 3-го – к достаточно широкому промежутку в границах атлантического периода голоцена (6650-6485 кал. лет до н.э.).
Таким образом, современные представления позволяют говорить о том, что шан-кобинская культура начала формироваться в конце плейстоценовой эпохи и просуществовала до начала голоцена, когда интенсивность использования навеса снижается. В пребореальный период, по-видимому, навес населяли представители иной культуры, в первую очередь – шпанской. Этой культуре соответствуют находки слоя №4. От следующего слоя №3, с инвентарем мурзак-кобинского типа, слой №4 отеляется разрывом более чем в 600 лет. Из этого можно заключить, что принятое ранее положение о беспрерывности использования навеса Шан-Коба и смене шан-кобинской культуры мурзак-кобинской.
