Лев Михайлович Тарасов - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Отдела палеолита Института истории материальной культуры РАН (ИИМК). Вся научная деятельность ученого была связана с Ленинградским отделением Института археологии и ИИМК: почти 50 из 85 лет отдано одному Институту. Это обычно для российского-советского ученого. Обычна и его научная карьера – университет (1956), кандидатская (1967) и докторская (1991) диссертации – и путь, которым эти результаты были достигнуты, – получение нового материала в ходе многолетних полевых исследований; его многосторонний анализ и обобщение. За такой размеренностью стоит непростая творческая судьба, во многом связанная с бóльшими затратами сил и бóльшим упорством, чем у коллег из поколения, на долю которого выпала не только война, но и постоянные изменения и перестройки.
Лев Тарасов родился 5 апреля 1925 г. в Орле в семье учителей. Еще школьником Лев увлекся историей. Но в июне 1941-го, когда он окончил 8-й класс, началась война, а 3-го октября в Орел неожиданно вошли прорвавшие фронт танки генерала Гудериана. С октября 1941 по июль 1943 гг. семья Тарасовых жила в оккупированном Орле, затем – до августа 1944 г. – на Украине. С приходом советской армии была одна дорога – на фронт. Для побывавших в оккупации юношей это был единственный шанс начать жизнь при коммунистах «с чистого листа», не попав в советский концлагерь, при условии, что удастся выжить. Солдат Лев Тарасов выжил. С боями прошел Австрию, Чехословакию, Венгрию, был награжден медалью «За победу над Германией» (1945), а позднее - «30 лет Советской армии» (1948) и «20 лет победы в Великой Отечественной войне» (1965). Вернулся домой гвардии сержантом артиллерии лишь в 1950 г. и только тогда получил возможность окончить среднюю школу. Аттестат о среднем образовании прилежному ученику вручили через год, тогда же, в 1951 г., он поступил на исторический факультет Воронежского университета.
С 1952 года Лев Тарасов стал сотрудником Костенковской экспедиции, в составе которой проработал до 1959-го. Возглавлял её Александр Николаевич Рогачев – восходящее светило советского палеолитоведения. Тарасов учился в институте отлично, и его отпрашивали для работы в экспедиции даже осенью. Правда, Рогачев, скромничая, считал, что «простому кандидату наук» нельзя беспокоить столь высокопоставленную персону, как ректор, и потому просил зайти к ректору университета, работавшего в экспедиции, профессора М.М. Герасимова, автора знаменитых пластических реконструкций по черепу.
В первый полевой сезон Лев Тарасов участвовал в аварийных раскопках Городцовской стоянки (Костенки 15) с уникальным погребением ребенка в полу жилища. Погребение было обнаружено случайно – очередной ямкой-зондом, попавшей прямо в череп. Раскопки велись осенью.
«…Лили дожди, - вспоминал Лев Михайлович, - грязь стояла, лужи кругом. Началась расчистка погребения, и фрагмент раздавленного черепа выложили на бровку раскопа, по которой курсировал А.Н. Рогачев, следя за ходом работ. «Где кусок черепа! Кто взял?!» – вдруг загремел начальник, суля тяжкие кары виновному. В раскопе занервничали, и тут выглянувший наружу Тарасов показал Рогачеву на глину, обильно облепившую сапоги шефа. Приклеенным ею «ехал» на сапоге тот самый злополучный осколок черепа кроманьонца.
Инцидент был исчерпан, а погребение решили брать монолитом и исследовать уже в камеральных условиях. В 1953 г. Костенки в составе приглашенной А.Н. Рогачевым комиссии, изучавшей условия залегания культурных слоев, посетила обаятельная и мудрая супружеская чета. Всемирно известный палеолитовед, пионер раскопок в Костенках, зав. отделом археологии Кунсткамеры С.Н. Замятнин был председателем комиссии, его жена М.З. Паничкина – специалист по палеолиту Поволжья и Кавказа – входила в состав комиссии. Тарасова он по-дружески величал «земляком», весьма благоволя ему.
Позже С. Н. Замятин порекомендовал «земляку» поработать в Гагарино на Верхнем Дону. Ещё в 1926 году он, начинающий тогда археолог, впервые в СССР открыл в Гагарино следы палеолитического жилища. Теперь, глядя с новых высот, он понимал, что по молодости и неопытности не доследовал уникальный объект. Но «земляк» Тарасов был всецело поглощен необъятными перспективами, открывшимися в Костенках - «палеолитической Мекке» Восточной Европы.
В следующем 1954 г. он при поддержке Замятнина и Рогачева получил Открытый лист на раскопки недавно открытой стоянки Углянка (Костенки 16). Затем (невиданное по тем временам дело) Тарасову предложили завершить обучение при кафедре археологии Ленинградского университета. Вместо традиционного для СССР распределения в забытую Богом сельскую школу перед ним открыл двери один из немногих вузов, что готовили археологов-профессионалов. После IV курса, в 1955 году, Лев Михайлович Тарасов перевелся в ЛГУ. В 1956 году, окончив университет, Л.М. Тарасов пришел на работу в Отдел палеолита в Ленинградском отделении ИИМК АН СССР, где трудился до выхода на пенсию.
С первых дней он навсегда сдружился с вышедшим из сталинских лагерей, но веселым и неунывающим В.П. Левенком. Первый научный доклад Тарасова на заседании Отдела прозвучал 23 апреля 1957 года и был посвящен результатам раскопок Углянки. Летом 1957 гола А.П. Окладников открыл на р. Белой (бассейн Ангары) в траншее трубопровода позднепалеолитическую стоянку, получившую название Шамотный завод. Исследовать ее академик позвал Тарасова, имея на его счет свои планы. Три культурных слоя в двух пунктах в 300 м друг от друга дали свыше 8000 находок. Однако насовсем «сослать» аспиранта в Сибирь Окладникову не удалось.
Тарасов вернулся в Костёнки, его научным руководителем стал А.Н. Рогачев. Темой предстоящей диссертации был заявлен, по рекомендации Рогачева, II культурный слой Костенок 8 (Тельманской стоянки). Раскопки второго жилища в этом слое Тарасов вел в 1958-1959 годах. К концу 1959 года диссертация была уже практически готова к защите, но тут судьба в очередной раз помешала исследователю. Рогачев, поглощенный идеей «конкретно-исторического подхода» и битвой со «стадиальной теорией», был человеком весьма вспыльчивым и не переносившим возражений. К оппонентам он бывал порой жесток и рядом их не терпел.
Оказалось, что некоторые находки Тарасова не укладываются в теорию А.Н. Рогачева, но зато отвечают идеям П.П. Ефименко и П.И. Борисковского, с которыми Рогачев боролся уже доброе десятилетие. Мало того, Л.М. Тарасов ещё и имел неосторожность отстаивать собственное мнение о результатах своих раскопок. Такого Рогачев не прощал. Конфликт вынудил Льва Михайловича Тарасова не только покинуть экспедицию, но и бросить завершенную диссертацию, на публикацию которой разгневанный Рогачев наложил вето. К результатам этой работы Тарасов вернулся лишь в конце 1990-х. Материал, несмотря на прошедшие 40 лет, стал новым словом в науке о палеолите.
Но помимо отказа от сотрудничества, А.Н. Рогачев стал активно продвигать в ИИМКе идею «ссылки» строптивого ученика в одну из сибирских экспедиций. Это означало попадание в «научное рабство» - работать, где прикажут, и без возможности публиковать собственные статьи. И тут вспомнились былые разговоры с С.Н. Замятниным о Гагарино. Вдова Замятнина передала Тарасову право на продолжение работ в Гагарино. Пришел на выручку и лучший друг – В.П. Левенок. В том же 1960 году Л.М. Тарасов уже руководил палеолитическим отрядом его Верхнедонской экспедиции. В Гагарино он побывал тотчас, но без собственного Открытого листа вести работы от имени Левенка, как тот предлагал, побоялся.
В следующем году персональный Открытый лист был выдан. Первый год исследований пришлось посвятить шурфовке по всей площади памятника – 9 шурфов и две зачистки позволили уточнить границы распространения и условия залегания культурного слоя. С 1962 года начались стационарные раскопки поселения с привязкой сетки квадратов к старым раскопам. Выяснилось, что раскопы 1927 и 1929 годов были разделены полутораметровой неисследованной полосой, входившей в пределы древнего жилого комплекса. Здесь были обнаружены не изученные ранее ямы, среди иных многочисленных находок принесшие женскую статуэтку. В отличие от традиционных статичных фигурок эта гагаринская женщина изображена в танце, в движении, что ставит скульптуру в ряд самых уникальных произведений первобытного искусства.
Раскопки сопровождались дальнейшей шурфовкой. В 1963 году обследование геологических и геоморфологических условий Гагарино провел приглашенный Л.М. Тарасовым геолог-четвертичник из Воронежа М.Н. Грищенко. В течение 1963-1966 годов производилось исследование площадки поселения к западу и северо-западу от углубленного жилища. Новые раскопы принесли в основном отходы кремнеобработки и кремневый инвентарь, залегавшие несколькими скоплениями.
Продолжалась и планомерная шурфовка за пределами раскопанной площади – всего 13 шурфов. В 1964 году на стоянке установлен памятный обелиск из мрамора с надписью: «Гагаринская палеолитическая стоянка. Памятник археологии государственного значения. Здесь найдены постоянные жилища эпохи палеолита. Состоит под охраной». Финальным этапом изучения памятника (1967-1969 гг.) стало вскрытие старых раскопов 1925, 1927 и 1929 годов. Некоторые участки слоя в пределах жилища оказались недобранными и принесли новые интересные находки, среди которых еще две женские статуэтки – одна (поломанная) типичная, а одна уникальная, в виде двух фигурок, соединенных головами.
В общей сложности раскопами и шурфами за девять лет раскопок изучено (включая заново вскрытые старые раскопы) 300 кв.м культурного слоя. Раскопки принесли обильную коллекцию (более 8000 кремневых предметов и свыше ста изделий из кости и бивня). Благодаря работам Л.М. Тарасова, Гагаринская стоянка стала опорным памятником в разработке вопросов периодизации и локальных различий позднего палеолита Европы. Интересна новая реконструкция гагаринского жилища, хотя не все специалисты в полной мере с ней согласились. Итоги раскопок легли в основу новой кандидатской диссертации и изданной спустя 12 лет монографии.
Помимо публикации новых фактов, Л.М. Тарасов предложил свое видение генезиса и эволюции виллендорфско-костенковских памятников круга восточного граветта. К теме восточного граветта Л.М. Тарасов возвращался еще неоднократно. В 1969-70 годах, завершив гагаринские раскопки, Лев Михайлович Тарасов стал искать палеолит по Верхнему Дону и Воронежу, но смог выявить лишь несколько невыразительных местонахождений (Аварино, Солдатня, Залужное, Масловка) – бассейн Верхнего Дона вне Костенковско-Борщевского района оказался крайне слабо насыщен памятниками этого периода.
Обширные работы проводились на стоянке Масловка. С 1971 года Среднерусский палеолитический отряд ЛОИА АН СССР передислоцировался на Верхнюю Десну. В первый же год открыта новая мустьерская стоянка Бетово к западу от Брянска. До этого здесь были известны всего два столь древних памятника – Хотылево 1 и Неготино. Но если они дали лишь перемытые древними потоками кремния и обломки костей, то слой Бетово лежал in situ. Раскопки велись в 1972-74, 1977 и 1979-83 годах. Культурный слой имел мощность около метра, что требовало специальной методики раскопок – членения слоя на горизонты и анализа размещения различных групп остатков и их взаимосвязи.
Анализ планиграфии позволил прийти к выводу о том, что на вскрытой площади имелись округлое наземное жилище поперечником около 5 м и мастерская по обработке кремня. Единственный мустьерский памятник Десны, кроме Бетово, где отмечены детали поселенческой структуры, - это нижний слой Коршево 2, в котором тот же Тарасов выявил очаг, наполненный золой и древесным углем. Изучение каменного инвентаря привело к выводу о генетической связи мустье Бетово и костенковско-стрелецкой культуры ранней поры верхнего палеолита Дона.
Особая заслуга Л.М. Тарасова состоит в открытии и исследовании стратифицированных памятников раннего палеолита на Десне. Это впервые позволило вести речь о периодизации раннего палеолита приледниковой зоны. Многолетние исследования позволили Тарасову детально охарактеризовать мустье Подесенья и поставить вопрос о формировании культур ранней поры верхнего палеолита на местной подоснове. Наличие разнотипных культурных слоев способствовало совершенствованию методики исследований. Результаты работ на Десне легли в основу докторской диссертации Льва Михайловича Тарасова - «Палеолит верхней Десны», после защиты которой в 1991 году он стал ведущим научным сотрудником ИИМК РАН.
Помимо работ на Десне Л.М. Тарасов как крупный специалист по среднему палеолиту два сезона – в 1978 и 1979 годах – выезжал в Среднюю Азию, помогая узбекскому археологу Ташназару Оманжулову изучать в отрогах западного Тянь-Шаня близ Ташкента многослойный грот Оби-Рахмат.
С 1981 года Лев Михайлович Тарасов, продолжая раскопки на Десне, начал исследования в Крыму. Он возобновил работы на единственной тогда известной в долине р. Бельбек пещерной стоянке Сюрень I спустя 100 лет после ее открытия К.С. Мережковским и через 60 лет после раскопок Г.А. Бонч-Осмоловского, прерванных сталинскими репрессиями. Два года ушло на расчистку старых раскопов и восстановление системы трехмерной привязки находок, но урезанное до предела финансирование не позволило работать дальше.
В 1981 году Тарасов выявил поблизости две стоянки, получившие имена Сюрень II и III, и копал Сюрень III в 1983-1985 годах. До 1987 года он обследовал долину Бельбека, обнаружив серию местонахождений мустье и верхнего палеолита. Затем число финансируемых из госбюджета академических экспедиций было урезано почти до нуля: снятая с нефтяной иглы советская империя начала распадаться, хороня под своими обломками науку, культуру, образование. Однако опыт и эрудиция Льва Михайловича Тарасова и в трудные времена были востребованы – немногочисленные экспедиции приглашали его.
Так, в 1991 году он работал на раскопках стоянки Юдиново, а в 1995 году участвовал в изучении Зарайской стоянки под Москвой. Он показал не только высочайший уровень теоретической подготовки и невероятное чутье археолога-полевика (заложенные им шурфы приносили интересный материал), но и незаурядное здоровье. Семидесятилетний археолог под палящим солнцем в одиночку бил разведочные шурфы двухметровой глубины у стен Зарайского кремля, объясняя волонтерам, что помощь не требуется – он привык так работать всю жизнь.
Нужны его знания были и в иной сфере – ряд лет Лев Михайлович Тарасов работал в Отделе Полевых Исследований, контролируя качество научных отчетов. Он проявил себя не только как археолог-практик, теоретик и методист, но и как историк науки. Нельзя не отметить независимость ученого. Вклад Льва Михайловича Тарасова в Донскую археологию трудно переоценить: все три исследованных им памятника – Костенки 16, Костенки 8-2 и в первую очередь Гагарино – стали ключевыми для понимания различных этапов верхнего палеолита не только региона, но и Восточной Европы в целом.
Результаты его трудов – не более чем результат самоотдачи и нацеленности на поиск. Везет только подготовленным к удаче людям. Подготовленным многолетним сбором архивной информации о районе поиска, анализом опыта предшественников, их ошибок, постоянными, непростыми контактами с местными исследователями. Это не самые интеллектуальные и привлекательные стороны работы археолога, но без них на положительный результат рассчитывать нельзя. Богатейший полевой опыт, скрупулезность, повышенные требования к документации и обоснованию заключений, умение видеть целое за деталями, неформальное отношение к работе в ОПИ обусловили авторитет Л.М. Тарасова в научном сообществе.
