Александр Александрович Формозов (1928-2009) — выдающийся советский и российский археолог, искусствовед и историограф, один из крупнейших специалистов по археологии каменного и бронзового веков; основатель историографии российской археологии. Ведущий научный сотрудник Института археологии РАН. Член редколлегии журнала «Советская археология» («Российская археология»).
Будущий ученый родился 30 декабря 1928 г. в Москве в семье известного отечественного зоолога, художника-анималиста и писателя, профессора Московского университета Александра Николаевича Формозова (1899—1973). Сам А. А. Формозов вспоминал:
От родителей я воспринял идею служения науке и культуре, столь характерную для русской интеллигенции XIX века.
Его юность пришлась на нелегкий период Великой Отечественной войны. Однако в это время состоялось и археологическое предопределение судьбы Формозова. В 1940-1941 гг. он впервые побывал в археологической экспедиции в Звенигороде (Подмосковье), а сразу же после начала войны, в июле 1941 г., вместе с матерью Л.М. Формозовой, сотрудником Института геологии АН СССР, уехал в эвакуацию в Актюбинск (Западный Казахстан). Там, на Урале и в Приаралье, А.А. Формозов собрал подъёмный археологический материал (стоянка Саксаульская), и в конце 1943 г., после возвращения в Москву, отнес находки в Государственный исторический музей (ГИМ), где познакомился с ведущими археологами Марией Евгеньевной Фосс и Ольгой Александровной Кривцовой-Граковой. В это время были приняты в печать и первые авторские заметки о находках, относящихся к позднее выделенной С.П. Толстовым кельтеминарской культуре VI-III тыс. до н. (1945 г.). Отметим, что вплоть до 70-80-х гг. ХХ в. и раскопок В.Н. Логвина, ранние публикации А.А. Формозова оставались первичным источником для характеристики неолита и энеолита Западного Казахстана.
С 1946 г. А.А. Формозов – студент исторического факультета МГУ. Он решил специализироваться по кафедре археологии, где заведующим был тогда А.В. Арциховский. Юный исследователь продолжает принимать активное участие в экспедициях (в том числе на Украине) под руководством Михаила Вацловича Воеводского (палеолит Десны), О.А. Кривцовой-Граковой, Бориса Николаевича Гракова (скифские памятники на Днепре), Татьяны Сергеевны Пассек (трипольские посе- ления на Днестре), Алексея Ивановича Тереножкина (курганы эпохи бронзы в Приазовье). В 1951 г. Формозов успешно защищает дипломную работу «Палеолит Прикубанья, Нижнего Подонья и Приазовья». Известный археолог и культуролог Е.Е. Кузьмина вспоминает:
«Он учился на два курса старше нас в «группе гениев». В нее входили уже тогда выделявшиеся Александр Александрович и будущие академики Валентин Лаврентьевич Янин, Валентин Васильевич Седов, а также ставший детским писателем Валентин Дмитриевич Берестов и исследователь Хорезма Юрий Александрович Рапопорт. Саша рассказывал, что в день окончания университета трое: Янин, Седов и он гуляли до рассвета по Москве и мечтали о своих будущих открытиях».
В течение 1951-1954 гг. А.А. Формозов – аспирант Института истории материальной культуры (научный руководитель – антрополог Георгий Францевич Дебец). В канди- датской диссертации «Локальные варианты культуры эпохи мезолита Европейской части СССР» (1954 г.) молодой ученый не только последовательно продемонстрировал региональные различия памятников мезолита Восточной Европы и Крыма, но и обосновал устойчивое существование в каменном веке обширных областей со сходными параметрами, впервые ввел в изучение этих объектов термины «культура», «культурная область», «культурная зона».
При содержательной разноплановости и географической обширности археологических изысканий А.А. Формозова, начало его научной карьеры состоялось именно на территории Крымского полуострова, куда в 1952 г. он был направлен начальником Бахчисарайского отряда Костёнковской экспедиции Павла Иосифовича Борисковского. Почти за три десятилетия до этого, в 1924 г. Глеб Анатольевич Бонч-Осмоловский в процессе раскопок грота Киик-Коба (в 25 км к востоку от Симферополя, в 20 км на юго- запад от Белогорска и в 7 км к югу от пгт. Зуя) обнаружил останки взрослого неандертальца и ребенка раннего возраста.Открытие стало первой находкой костей мустьерского человека не только на территории Крыма и Украины, а и всего СССР в целом (если не учитывать утерянные кости человека, найденные Константином Сергеевичем Мережковским в Качинском навесе в 1879 г., и коренной зуб, обнаруженный Г.А. Бонч-Осмоловским на стоянке Сюрень I.
23 августа 1952 г. местным краеведом и археологом-любителем В.П. Кацуром было локализировано мустьерское местонахождение Староселье у Бахчисарая. Здесь и начались комплексные исследования отряда А.А. Формозова. 24 сентября 1953 г. в шурфе, заложенном в центре южной ниши на глубине 70-90 см, было найдено захоронение ребенка. Скелет длиной 82 см занимал юго-восточную сторону метрового квадрата, находясь поперек продольной оси навеса, черепом в сторону балки (на запад), в вытянутом положении. Подчеркнем, что в отличие от сохранности останков киик-кобинского палеоантропа, на Староселье присутствовал полный набор костей, а их размещение оказалось анатомически правильным. Лучше всего сохранились фрагменты раздавленного черепа, шейные, грудные, поясничные позвонки, хуже – кости ног. Правая рука была согнута в локте и положена на таз; кости левой, за исключением четырех фаланг кисти, также по- коились на тазе, но почти не сохранились. Для изучения находки на стоянку прибыла комиссия в составе известных антропологов: Якова Яковлевича Рогинского (председатель), Сергея Николаевича Замятнина, Михаила Михайловича Герасимова. Последний ювелирно провел сложную работу по извлечению скелета монолитом и реставрации черепа.
После подробного обследования и интерпретаций, комиссия пришла к выводам: об отсутствии следов нарушения слоя впускной ямы с поверхности; о возрасте погребенного ребенка в пределах от 1,5 до 3-х лет (по данным Я.Я. Рогинского – 1 год 6 месяцев); о принадлежности данного объекта к типу древнего человека, который сочетал в себе черты и неандертальца, и кроманьонца с преобладанием последних. По мнению Комиссии, археологические данные позволяли со значительной вероятностью отнести костные останки человека из Староселья к верхнемустьерской эпохе.
С официальными выводами согласилось большинство специалистов в области антропологии, археологии и истории на совместном заседании Ученых советов Института этнографии, Института истории материальной культуры АН СССР и Института антропологии МГУ. В то же время, антропологические останки из Староселья стали предметом ряда научных дискуссий всесоюзного масштаба. К примеру, С.Н. Замятнин, обратил внимание на вытянутое положение скелета, в то время как обычно все неандертальцы до этого обнаруживались, в той или иной степени, в скорченном положении. Ряд исследователей выразили сомнение не только в существовании определенного погребального обряда в эпоху мустье, но и в специальном захоронении неандертальцев. Однако находка почти полного скелета ребенка свидетельствовала, что тело было намеренно похороненным, а не брошенным на площадке мустьерского поселения. М.М. Герасимов и А.А. Формозов по этому поводу заняли нейтральную позицию, указывая, что в Староселье яму для умершего не выкапывали, а тело ребенка было просто прикрыто землей, собранной рядом.
А.А. Формозов, проведя сравнение с захоронениями во Франции и Палестине, пришел к выводу о закономерности в положении мустьерских погребений: голова – на восток или запад по принципу антитезы хорошо известной для погребальных памятников более позднего времени. Однако по-настоящему дискуссионной, стала антропологическая характеристика находки. Так, Михаил Антонович Гремяцкий, Михаил Федорович Нестурх, Татьяна Александровна Трофимова, Всеволод Петрович Якимов поддержали выводы Я.Я. Рогинского. М.А. Гремяцкий отмечал, что к числу неандерталоидных признаков черепа нужно добавить также отсутствие лобовых и слабое развитие теменных бугров. М.Ф. Нестурх и Т.А. Трофимова указывали, что примитивные черты могут быть слабо выраженными как раз в детском возрасте.
В характеристике старосельськой находки постепенно формировался ряд направлений. При этом все авторы соглашались, что это останки человека, сохраняющие в строении собственного организма неандерталоидные черты, но уже близкие человеку современного антропологического типа. Следует, однако, заметить, что даже в выводах самой комиссии присутствовал элемент сомнения («с большой вероятностью»). Сам первооткрыватель «старосельского мальчика» А.А. Формозов указывал, что такая находка является первой на территории СССР, поэтому ее следует воспринимать достаточно осторожно. При этом ученый соглашался, что между неандертальцем и современным человеком проблематично построить длинный эволюционный ряд, что проиллюстрирует постепенное накопление новых черт культуры и физического построения. По мнению А.А. Формозова, в конце эпохи мустье произошел скачок в развитии первобытного человека, своеобразный резкий прогресс в его культуре. Такая ситуация детерминировалась, прежде всего, формированием родовой организации на рубеже древнего и позднего палеолита. Запрет браков между родственниками, возникновения экзогамии привели к быстрому биологическому прогрессу человека, что, в свое время, обеспечило развитие его материальной культуры в позднем палеолите. Таким образом, биологические факторы окончательно потеряли собственное значение, а в процессе эволюции человека приоритетное значение приобрели исключительно социальные.
Находка старосельского палеоантропа изменила представление и о формировании собственно позднепалеолитической культуры. Речь идет о том, что ранее считалось, что человек современного типа и позднепалеолитические орудия труда возникли одновременно. А.А. Формозов доказывал, что современный тип человека сложился раньше, чем верхнепалеолитическая культура. Это был естественный для эпохи 1950-х годов факт. В противном случае пришлось бы считать, что резкие усовершенствования в типах производственного инвентаря были реализованы еще неандертальцем, а формирование людей вида Homo sapiens не вызвало значительного прогресса в материальной культуре человечества. Таким образом, резюмировал исследователь, в конце мустьерской эпохи происходило не только медленное накопление новых черт в материальной культуре и физическом виде человека, но и первое появление людей современного типа. Следствием этого и стало появ- ление культуры позднего палеолита. Заметим, что существование ископаемых форм древних людей, которые интегрировали в себе переходные антропологические признаки, теоретически предполагалось всеми учеными (в свое время, Г.А. Бонч-Осмоловский даже пытался отыскать такой тип древнего человека). Однако, доказать генетическую связь неандертальца и кроманьонца не получалось (существовала лишь единичная находка в Палестине на горе Кармал – неандертальца с рядом физических особенностей Homo sapiens). Старосельское погребение стало вторым подобным открытием.
Кроме этого, исследование Старосельских древностей внесло коррективы в вопрос о степени заселенности Крымского полуострова в первобытную эпоху. Так, если К.С. Мережковский указывал на значительную плотность населения Крыма в древние времена, а Г.А. Бонч-Осмоловский, Б.С. Жуков О.Н. Бадер наоборот свидетельствовали о слабой заселенности региона в каменном веке по сравнению с другими территориями южной, А.А. Формозов сформулировал следующий вывод. Сравнительно небольшое количество локализованных палеолитических стоянок в Крыму в целом, свидетельствует не о слабой засе- ленности пещер полуострова, а про их сохранность. Открытие в 70-е гг. ХХ в. массива с более чем 20 мустьерськими стоянками у Белогорска подтвердило этот вывод А.А. Формозова. В течение 1954-1956 гг. была создана Крымская археологическая экспедиция (под руководством директора Института археологии АН Украины Сергея Николаевича Бибикова). В этот период А.А. Формозовым в Староселье были обнаружены останки взрослого человека (фрагмент нижней челюсти, лучевой и плечевой костей, некоторые другие) близкого к роду Homo sapiens. Такой факт сосуществования человека современного физического типа с набором орудий и техникой неандертальского характера сделал открытие в Староселье предметом внимания мировой науки.
Вместе с этим, археологом были исследованы знаковые мустьерские стоянки – погребенная пещера Кабази (Бахчисарайский район), вторая после Бахчисарайской и навес в Холодной балке (Симферопольский район). В отношении Кабази, которую еще в 80-х гг. ХІХ в. изучал К.С. Мережковский, А.А. Формозовым было подтверждена гипотеза Сергея Николаевича Замятнина о необходимости поисков пещер в погребенном карсте. При этом А.А. Формозов указывал: так как К.С. Мережковский провел раскопки в Волчьем гроте уже после работ в Саблах, то Кабази надо считать первым памятником древнего палеолита, открытым в Крыму и в Украине. Однако резюмировал ученый, интерес Кабази не столько о приоритете открытия, сколько в условиях ее расположения – погребенная пещеры-навеса с разрушенным карнизом. Разработанный А.А. Формозовым план стоянки Кабази стал одним из немногих планов поселений мустьерського времени. Для других мустьерских стоянок региона составляли в основном схематические планы, ведь в процессе разбора слоев, насыщенных плитами камня, детализация плана оказыва- лась практически невозможной. Кабази стала шестой мустьерськой стоянкой в Крыму, после Киик-Кобы, Чокурчи, Шайтан-Кобы, Волчьего грота и Староселья. Представления ученых об указанном периоде дополняли небольшие коллекции из пещер Чагарак-Коба, Аджи-Коба, местоположений Замрук, Бахчисарай, Эфендикой, Майрам- дере, балки Осипова и др.
А.А. Формозов обобщил не только хронологическую, но и культурную градацию этих стоянок. Если ранее наиболее характерными для мустье Крыма, по данным Г.А. Бонч-Осмоловского, считались памятники Киик-Коба и Чокурча, то раскопки в Староселье и Кабази откорректировали это положение. К мустьерским стоянкам начали относить как памятники с инвентарем преимущественно на отщепах, так и стоянки с большим количеством двусторонне обработанных орудий, как и в эпохи шелля и ашелля. Ученый предположил, что, возможно, с этими традициями связывалось и одновременное появление в начале позднего палеолита ориньякских стоянок с односторонне обработанными орудиями из пластин и раннесолютрейских стоянок с двусторонне обработанными орудиями. Последние при этом имели прототипы – мустьерские «рубильца» и наконечники. В этот же полевой сезон А.А. Формозовым и А.А. Щепинским было впервые локализировано неолитическое поселение вне пределов Крымской яйлы – Кая-Арасы (с. Машино, долина р. Кача).
Научное значение проведенных раскопок на стоянке состояло в следующих выводах:
• о существенно полном повторении в более четких, чем на Яйле, стратиграфических условиях комплексов кремниевых изделий, характерных для неолита Крыма;
• о более предпочтительной, чем в условиях Яйлы, сохранности костных остатков, что позволяло составить представление о животном мире, в том числе, о процессах доме- стикации;
• о более полном представлении вариативности керамики крымского неолита и расширении ареала сурской культуры.
Отметим, в отношении последнего положения, что А.А. Формозов в целом соглашаясь с ним, отрицал отнесение материалов Кая-Арасы к прототипу майкопской культуры, указывая на специфичность форм посуды обеих коллекций керамики. Вместе с тем, анализ керамики Кая-Арасы подтвердил представление о большом распространение типов неолитической посуды и сделать возможным постановку вопроса о локальных вариантах культуры мустье в горном и степном Крыму.
Итоги всех полевых сезонов и сделанных открытий были систематизированы и проанализированы автором в монографии «Пещерная стоянка Староселье и ее место в палеолите», которая вышла в 1958 г. Написанный с научно-позитивистских позиций труд характеризовался внимательным отношением к источникам, детализацией описания этапов проводимых работ, уважением к эмпиризму и вещеведению, взвешенностью и логичностью выводов. После 1956 г. А.А. Формозов перенес археологические исследования из Крыма на Северный Кавказ и Прикубанье. В конце ХХ в. крымский период научной деятельности А.А. Формозова и сделанное им открытие в Староселье, оказалось предметом новой дискуссии на страницах журналов «Current Anthropology» (США) и «Российская археология». В 1991 г. украинский археолог Виктор Петрович Чабай продолжил раскопки Староселья, а в 1993 г. привлек к исследованиям археолога Э.Маркса из Далласа (США)
В процессе повторных консервационно-охранных работ были высказаны мнения как этического (право первооткрывателя), так и научного характера (обнаружение рядом со стоянкой останков людей, захороненных там в конце XVIII века). Возникло мнение, что при обрушении навеса кости человека современного типа перемешались с останками маленького неандертальца, и в дальнейшем были «неправильно собраны» (своеобразная повторная история с пилтдаунской подделкой Ч. Даусона (1912 г.)). Правда, сама дискуссия не получила дальнейшего продолжения, повторных анализов и сравнительных исследований костных останков проведено не было. Дело ограничилась открытыми письмами в академических журналах и высказываниями личностных, иногда резких, авторских позиций с каждой стороны. Несмотря на это, значение Старосельской стоянки и палеоантропологических находок на ее территории, осуществленных А.А. Формозовым, были и остаются уникальными, полиаспектными. Это, во-первых, попытки доказать теорию сосуществования кроманьонцев и неандертальцев. Во-вторых, утвердить положение, что неандертальцы – это законо- мерная стадия в развитии человека современного вида (теория Ч. Дарвина). В-третьих, решить вопрос о появлении в эпоху позднего мустье отдельных приемов обработки кремня, что предвещало новую технику изготовления орудий. В-четвертых, подтвердить гипотезу о возникновении и составе родовой организации на рубеже мустье и позднего палеолита. В-пятых, обосновать наличие обряда погребения в эпоху мустье. Таким образом, стараниями А.А. Формозова и других отечественных археологов Крымский регион в середине ХХ в. продолжал оставаться научной лабораторией передового опыта в области разработ- ки методики раскопок и фиксации находок пещерных памятников, комплексного подхода к найденному материалу, глубокого его исследования и анализа, образцом оперативного введения в научный оборот ценных фактов, материалов по первобытной истории региона и страны в целом.
В 1957—1964 годах А.А. Формозов вёл археологические раскопки на Северном Кавказе, в Адыгее, руководя Кубанским отрядом ИА АН СССР. Позднее активно исследовал древние наскальные изображения. Итогом масштабных полевых исследований стали имеющие большое научное значение монографии Формозова о первобытном искусстве.За годы полевых исследований учёный стал одним из наиболее авторитетных специалистов в области археологии первобытности и бронзы. Ему принадлежат многие важные разработки в области теории и методики исследования этих сложнейших периодов. С 1968 года из-за болезни матери Александр Александрович был 
вынужден прекратить полевую работу. С этого момента главной темой его исследований стала историография российской археологии, а шире — история изучения древностей в связи с развитием науки и культуры в целом. «Очерки по истории русской археологии», первая книга Формозова по данной тематике, были опубликована ещё в 1961 году. Работа «Следопыты земли Московской» (1988, переиздана в 2007) является единственным очерком истории археологических исследований в Подмосковье, начиная с 1820-х и до 1940-х годов. В ней увлекательно описаны пути научного поиска, становление методики исследований, судьбы учёных, занимавшихся археологией Московского региона.
Последние работы Формозова были посвящены истории советской археологии. В них не только впервые были показаны те уродливые условия, в которых развивалась археология в советский период, но и содержалась жестокая критика негативных явлений в науке, зародившихся ранее и существующих поныне. Эти работы, несмотря на обилие впервые вводимых в оборот фактов, вызвали неоднозначную реакцию в профессиональном сообществе. Известные археологи, в том числе академик В. И. Молодин и член-корреспондент РАН Е. Н. Черных, упрекали автора в субъективности и предвзятости оценок.
Оппоненты А. А. Формозова не смогли увидеть и оценить то, что учёный критиковал не лица, а явления, беспощадно указывая на болезни и пороки современной науки, стремился освободить от них знание, очистить атмосферу, как в научном сообществе, так и в обществе в целом.
В работе «Человек и наука» (2005), ставшей своеобразным завещанием учёного, Александр Александрович писал:
Если я к чему-то призываю, то не к борьбе, а к трезвому взгляду на жизнь, к постоянному контролю над низменными сторонами человеческой натуры. Для каждого исследователя обязателен жёсткий самоконтроль. Ошибся — признайся в этом. Не стремись захватить столько, сколько не в состоянии переварить.
